Рассказы о Севере
- «Настоящий» фотограф
Школьные каникулы Димка Пашков с самого первого класса проводил с отцом в тундре.
Когда мальчику исполнилось тринадцать лет, отец подарил ему фотоаппарат.
Дигитальный, с двенадцатикратным зумом[1].Нажмёшь на рычажок, – объектив выдвигается и приближает картинку, нажмёшь ещё раз, – возвращается на место. Димка не выпускал камеры из рук, «обфотографировал» всё что посчитал интересным и завёл себе в компьютере папку «Мои фотографии».
Промысловая точка семьи Пашковых, зимовьё на речке Алёнке, – самая южная в районе. Моховая тундра здесь перемежается большими участками карликовой ивы и березы, а кое-где, по берегам ручьев и рек, растут большие, в рост человека, кусты ольхи – настоящий лес для тундрового жителя.
Рыбакам-охотникам хватает работы зимой. Спортивной охотой они не занимаются и уж тем более не уничтожают живность вокруг своих базовых зимовий. А Пашковы вообще устроили у себя настоящий заповедник.
Опрятная, всегда свежевыкрашенная базовая изба на излучине тундровой речки. В многочисленных озерках недалеко от зимовья – непуганые утки, гуси, гагары, лебеди. Куропатки «пешком гуляют» чуть ли не у самого порога, а на сопках ближнего хребта все лето можно наблюдать в бинокль пасущихся на ветру диких оленей.
Ясное дело, когда начальство нагрянет или кто из газеты, директор рыбзавода старался сплавить их на образцово-показательную точку. Филипп Пашков не перечил, но и гостям не потакал. У него сразу «ломался» лодочный мотор, и он долго копался в его железных кишочках, вежливо извинившись перед гостями. Тем, впрочем, хватало экзотики и на ближних, доступных пешему, озерах. Таскали на блесну хариуса и кумжу, фотографировались у красивого водопадика, пробовали купаться и загорать, а к вечеру, опухшие от злых комаров, возвращались.
И в этот раз директор попросил Пашкова:
- Фотокорреспондент вот… Краснозобых поснимать… Ты уж это… с мотором… Больной он, с сердцем чегой-то. Пешком не может… Ладно? Дня три-четыре?
Филипп Семёнович, человек молчаливый, просто кивнул. Обговорили детали, и рыбак ушел готовиться к вылету. Непростой, видать, это корреспондент, если директор вдруг стал так приторно вежлив.
Краснозобая казарка – на удивление пестро раскрашенный тундровый гусь. Издалека похож он, черно-бело-красный, на детскую глиняную свистульку, ожившую на синей воде. При взгляде на птицу как-то не верится в теорию эволюции, а все больше в господа Бога, создавшего чудо-гуся на радость тундровому жителю, чтобы не устал его глаз от прочих серых ее обитателей.
Первый день выдался пасмурным, и фотокор провел его, как и прочие, у водопадика за рыбалкой. А Филипп с тринадцатилетним Димой ещё раз проверили и отладили мотор.
Младший Пашков всё пытался выведать у профессионала секреты удачного кадра, но фотокор отвечал односложно или отмалчивался, чем отбил у парнишки охоту задавать вопросы.
На второй день к вечеру выглянуло солнышко. Димка и гость поехали искать натуру. Волоком протащили лодку по обмелевшей протоке в дальнее озеро, и тут, наконец, на спокойной воде - четыре силуэта: две взрослые птицы и два невзрачных серых гусенка. Фотокор настроил объектив:
- Нельзя ли поближе?
Димка сбавил обороты и осторожно подъехал поближе. Гость снимал. Затем сменил телеобъектив на широкоугольный и попросил «еще ближе».
- Нельзя. Видите? – мальчик показал рукой вверх. Штук пять хищных чаек-бургомистров, каждая с гуся величиной, как пираты, кружили над гусиной семьей.
- Ну, Димок, ну, миленький! Пару кадриков на цветную плёнку японскую… И объектив – во!
- Нельзя! – И так два гусенка осталось. Счас пугнем взрослых, а молодежь эти разбойники враз похапают!
Но фотокор все-таки «уклянчил». Сын рыбака тронул руль и медленно повел лодку вперед. Когда до гусей осталось метров десять, взрослые птицы, до этого испуганно шипевшие, разом нырнули и растворились в темной воде. Гусята нырнули тоже, но вскоре показались из воды, и сразу же одного подхватил в воздух налетевший бургомистр. Одно движение желтым клювом, и по длинному шлангу горла прокатился комок: гусенок исчез в разбойничьей утробе!
Пока парнишка разворачивал лодку, вторая чайка выхватила из воды у самого борта последнего гусенка…
Корреспондент снимал. Димка сорвал с головы вязаную шапчонку и с силой шмякнул ее о дно лодки.
- Ничего! Без нервов, парень! Я понимаю – природа! Я успел! В полный кадр. Как глотает! Не переживай, гусей много в тундре, еще налетят, – и он хотел даже похлопать рулевого по плечу, но осекся, увидев его глаза.
Подросток, только сейчас понявший, что «дяденька фотограф» подставил его, использовал для своей цели и сейчас, наверное, про себя насмехается над ним, был бел лицом.
- Да Вы и прямь больной на сердце! – и Димка в сердцах плюнул за борт.
Осиротевшая гусиная пара стала на крыло и отлетела в тундру. Низкое солнце пролило тяжелый красный свет на черный берег, черную лодку и черные фигуры в ней.
- Гусёнок Пиль
Димка возвращался на базу берегом ручья. Рюкзак давил на плечи стопудовой ношей, а расстояние до чёрного треугольничка избы на горизонте казалось непреодолимым.
В одном месте ручей пересекал небольшое озерцо. Над ним кружил поморник. Он то и дело пикировал на кого-то внизу, резко взмывал вверх и снова бросался вниз.
Поморники, окрашенные по спине в чёрно-бурый цвет птицы подотряда чайковых, - это самые «нахальные и бессовестные» существа приморской тундры.
Как и бургомистры[2], они часто пробавляются грабежом. Стоит чайке-моёвке или даже серебристой чайке, которая гораздо крупнее поморника, схватить рыбку, как поморник тут как тут. Налетает на чайку и бьёт её крыльями и клювом, пока та не отрыгнёт добычу. Поморник на лету подхватит рыбку, проглотит и усядется на бережку переваривать ворованное.
Поморники крадут яйца из кладок других птиц, убивают птенцов, не брезгуют падалью.
Димка проследил за хищником и увидел, что он нападает на гусёнка. Гусёнок был буро-зелёный, мимо пройдёшь, не заметишь, и возрастом около двух недель: на концах его крыльев только начали отрастать маховые перья. И это был храбрый гусёнок. Ростом и весом он был уже больше поморника, и умело этим пользовался.
Поморник налетал на него сверху, норовя клюнуть в голову или шею. Но за долю секунды до удара гусёнок успевал упасть спиной на землю и отбивал нападение лапами и клювом.
Пока поморник набирал высоту и разворачивался на очередное пикирование, гусёнок быстро-быстро щипал травку, не забывая косить глазом на врага. Конечно, в конце концов, победил бы поморник: он не давал гусёнку толком поесть, со временем ослабевший гусёнок стал бы пропускать удары.
Димка поймал птенца и сунул его за пазуху, а разбойнику погрозил куклаком.
Увидев, что человек «проглотил» гусёнка, поморник с возмущённым криком улетел к морю. Дескать, я грабитель, но этот дядя и вовсе злодей!
- Здравствуй, храбрый земляк! – парнишка поднял птенца к лицу, чтобы рассмотреть.
- Пиль! - удар клювиком в лоб.
- Ты почему дерёшься? Я же спасаю!
- Пиль-пиль! И гусёнок нацелился человеку в глаз.
Димка быстро спрятал малыша за пазуху, там он угрелся и замолчал.
К середине августа тундровые гусята уже начинают пробовать крылья, а этот отстал недели на две. Значит, из позднего выводка. Такое большое опоздание – редкость в тундре, очевидно, первая кладка его родителей была разорена песцом или волком и они сделали вторую. Но гусята из поздних выводков имеют мало шансов вырасти до морозов и вовремя стать на крыло, разве что осень будет тёплой.
Но в этого гусёнка верилось. Он был крепкий, сильный, с плотно набитым травой брюшком и храбро защищался, может, и выживет.
- Кушать хочешь?
- Вуль-вуль-вуль! – миролюбивым тоном ответил гусёнок.
- Всё ясно. Куда б тебя спрятать?
На самом краю озерца – несколько кустиков карликовой ивы.
Крохотные эти растеньица были не больше гусёнка, но всё же с настоящими густо переплетёнными ветвями и настоящими, хотя и очень маленькими, листьями. Не трава, а деревья!
- Вот тебе домик. Здесь прячься. А я пойду гляну, где твои родители. Поморника мы прогнали, но если увидит тебя чайка-бургомистр, то и в шалашике этом достанет.
- Пиль, пиль, вуль! – согласился гусёнок и стал щипать траву рядом с убежищем. Чтобы быстро вырасти, надо много есть, это он знал.
С биноклем в руках, осторожно поднялся юноша на пригорок и стал осматривать берега расположенного рядом большого озера.
Вот они! В полукилометре от него дремали у самой воды гуси: две взрослых птицы и четыре гусёнка. Других гусей на озере не было, значит это, наверняка, семья Пиля.
Димка вернулся за найдёнышем. Плотно пообедав, птенец уже спал, сунув головку под крыло. Осторожно уложив малыша за пазуху, Димка поднял отвороты болотных сапог и перенёс гусёнка в большое озеро как можно дальше от берега.
Гуси-гуменники вскочили и тревожно загагакали, но Димка быстро перешёл на другое место и, используя травяной бугор как прикрытие, лёг на живот и стал смотреть в бинокль.
Гусёнок, услышав родные звуки, устремился вперёд, одна из взрослых птиц поплыла ему навстречу.
Гуменники – осторожные и неприветливые птицы. Они распознают своих гусят по голосу, а чужих прогоняют: вам не место в нашей семье!
Неужели не узнает гусыня гусёнка своего?
Но нет! Димка с радостью увидел, что началась церемония приветствия: взрослый гусь и гусёнок склоняли головы к воде и кланялись друг другу. При этом ещё и мирные, приветливые «вуль-вуль», «вуль-вуль-вуль» положено издавать. Этого мальчик к сожалению, не слышал. Но видел, как мамаша потёрлась клювом о шею гусёнка, а он подплыл к ней вплотную и стал перебирать клювиком перья на её крыле. Затем гусёнок и гусыня подплыли к остальным членам семьи и там тоже начались поклоны и приветствия.
Улыбаясь про себя, потопал сын рыбака в зимовьё. И рюкзак уже не казался таким тяжёлым, а расстояние до старой доброй избы таким далёким.
- Первый день весны
- Дима! Без ружья ни шагу из зимовья! И фальшфейер – за голенище!
- Па-а! Ну, зачем и то, и другое таскать?
- А весна. Босой[3] на берега пошёл. Увидит или унюхает что незнакомое, – идёт проверить. Иногда заляжет у зимовья и наблюдает, любопытничает. Поднимется, – не успеешь ружьё снять, а фальшфейер — секундное дело и бабахает громко, и горит долго: зверь пугается огня, убегает.
- Ладно, па!
Проводив глазами растаявший в синем небе вертолёт, Димка вошёл в полумрак остывшего зимовья, растопил печку и поставил на огонь кастрюлю с олениной.
Отец вернётся через неделю.
За это время надо дров напилить, наколоть, в сарай перетаскать, да сети зимние перебрать, на улицу вынести, чтоб просохли.
А затем хоть гуляй, хоть пляши, хоть дневник пиши!
Этой весной Семён Филиппович отгородил сыну на столике с рацией небольшой уголок. Там у Димки небольшой ноутбук, фотоаппарат, и толстая тетрадь «Для заметок», в которой парнишка ведёт дневник, записи из которого переносит потом в компютер, исправляя и добавляя, если надо.
Заряжает Димка аккумуляторы рации, фотоаппарата и ноутбука при помощи солнечной батареи, купленной отцом специально для этого.
Много хороших фотографий сделал школьник за первую неделю каникул, но ни разу не удалось ему заснять нерпу в полный кадр. Эти тюлени обладают чрезвычайно тонким слухом. По скрипящему снегу не подойти. Махом ныряют в лунки — как и не было их!
Но стоп, парень. Есть же фальшфейер!
Эврика!
Привязать на краю лунки, подождать, пока тюлень вылезет, и дернуть шнур! Никакое животное в огонь не полезет. Подходи, хоть с фотокамерой, хоть без - и не надо на льду пластаться!
Пообедав, Димка достал из ящика фальшфейер, небольшой сигнальный факелок, горящий даже в воде, и просверлил в его ручке отверстие для большого длинного гвоздя. Взял с собой моток рыбацкого шнура, кусок оленьей шкуры, томик рассказов Сетона Томпсона и вновь вышел на лед.
Укрепив фальшфейер на краю лунки, он прибил его ко льду гвоздем, присыпал следы снегом, а шнур отвел за ближний торос, шагов за сто.
За торосом подросток расположился на оленьей шкуре, положил под голову рюкзак и открыл книгу.
Фотография — дело непростое, приходится иногда и поработать!
Стоял первый теплый день середины июня. Незаходящее солнце кололо длинными лучами торосы, и те откровенно плакали солоноватой морской водой. Над островом струились потоки теплого воздуха. Поднятые миражом, висели в полнеба дальние острова в море и синий хребет Ая-Бырранга[4] в тундре. Даже лишённая романтики суровая железяка, ружьё, разомлело, отяжелело и прижалось к локтю тёплым чёрным боком.
Димка незаметно заснул, во сне снова стал ребенком и пас у бабушки, в деревне, гусей на пруду. Вместе с гусями бабушка строго наказала “пасти” и младшую сестру Иринку. Непоседливая двухлетняя Иринка все лезет ближе к гусятам. Вот серый гусак, нахальный и важный, шипит на ребенка, подбегает и щиплет его за пухлую ножку. Он, Димка, с хворостиной в руке спешит на защиту сестрёнки, а гуси недовольно гогочут.
Так наш фотоохотник и проснулся, так и проснулся под радостный гусиный разговор. Вокруг, в синем небе, от края до края, тянулись живые треугольники и косые пунктиры гусиных стай. Оживает, оживает тундра, начинает дышать и цвесть! Кончилась, кончилась долгая зима, впереди короткое благодатное лето!
Наконец, Димка вспомнил про намотанный на кулак шнур. Осторожно выглянул из-за тороса. Ага, вот они! Три нерпы, то что надо! лежали на краю лунки и нежились под ярким солнцем. А ну, попробуем!
В лунке хлопнуло, и забурлил фонтан воды, выбрасывая яркие искры. Столбом поднялся злой черный дым. Перепуганные животные отпрянули. Казалось, даже подбежавший человек испугал их меньше, чем горящая вода.
Отлично сработано! Попались, голубчики? Жить теперь вашим изображениям в электронном брюхе компьютера!
Обе самочки откровенно плакали, или это вода скопилась в глазницах? Но самец храбро выступил в защиту гарема и сходу атаковал лыжную палку, крепко прихватив ее небольшими белыми зубками. Димка не спешил делать снимки. Впервые видел он этих небольших тюленей так близко, хоть гладь как собаку.
Аккуратное, каплевидное тело. На передних ластах здоровущие, как у белого медведя, когти. На футбольно-круглой голове никаких тебе выступов, даже ушей, а только усы и не отражающие свет черные глаза. Тюлень этот живет в прибрежных бухтах. В полярную ночь, под двухметровым слоем льда, умеет он отыскать свои несколько лунок, через которые дышит и которые поддерживает незамерзающими всю зиму. Как находит он себе рыбку на обед, как не заблудится в чернильном мраке – и представить трудно.
Ясно одно: кто бы ни сотворил это животное, Господь Бог или эволюция, оно уникально и неповторимо. Но вот приходит человек. И хорошо, если с фотоаппаратом а если с карабином? Один выстрел – и перед тобой вместо чуда земного просто кусок мяса.
Парнишка отстегнул лыжи, снял с плеча ружьё, чтоб не мешало при съёмке осторожно уложил его на подтаявший торос рядом и сделал десятка два снимков по принципу «и так и сяк».
Наконец, решив, что тюлени привыкли к нему и перестали бояться, Димка хотел погладить самочек, но те, не так истолковав его движение, отпрянули, а самец опять вылез вперёд и стал мотать лыжной палкой во все стороны, так, что аж снег захрустел.
Отобрать её у нерпяка не удалось. Провел с ним трехминутную беседу на тему о частной собственности на средства передвижения по снегу - никакого результата!
- Ну, не будешь ведь ты там, по дну, с лыжной палкой костылять! Отдай, морда усатая!
Но тюлень притворился, что не понимает. Пришлось дать ему щелбана, и в тот момент, когда неблагодарный открыл пасть, чтобы вцепиться в руку, быстренько отдернуть и руку, и палку.
Подхватив ружьё на плечо, Димка заспешил прочь, дабы не нервировать больше “дам” и дать, наконец, животным уйти в родную стихию.
Самец сунулся к лунке и тут же отпрянул: страшно пахнет дымом и гарью!
Пришлось подростку вернуться.
И увидели тюлени, как в этот день весенний человек встал на колени и вычерпал рукой плававшие в лунке горелые бяки и радужные пятна и присыпал все вокруг чистым, талым снегом.
Все же ластоногие не решались нырнуть. Самец все нюхал воду и недовольно фыркал, брезгливая мина почти читалась на его круглой усатой морде.
- Как хочешь! – сказал нерпяку Димка. – По молекуле я тебе выбирать не буду. Не нравится, – сиди на льду! Вот придет “босой”, тот мигом от всех комплексов излечит!
Медвежий довод возымел действие. Самец решился и нырнул. За ним – самочки. Плеснула и вскинулась вода в лунке, и кино кончилось.
Смеясь про себя, Димка заскользил на лыжах назад, к зимовью.
А вокруг полыхал весенний день! Низко пронеслась стайка уток. Еще одна. Пролетели длинноносые кулички с узкими изогнутыми крыльями, красавицы гаги-гребенушки и легкие игрушечные шилохвостки.
На проплешинах тундры сшибались в драке краснобровые петухи куропаток, береговые скалы нагрелись, и руке приятно было это каменное тепло. Из расщелины в базальте, цвикнув, вылетела пуночка. Там, в тайничке, гнездышко, и в нем уже два голубоватых яичка!
Пользуясь зумом, выдвигая объектив на всю длину, «юный атуралист» сделал ещё несколько замечательных с его точки зрения снимков и пробормотал про себя:
«Вот так! Никого я не обидел, никого не убил. А фотки сейчас рассмотрю на компе, а потом отцу покажу, Иринке, маме и товарищам в школе. Учись у меня, дяденька журнальный фотограф!»
Подойдя к зимовью, Димка не мог не улыбнуться еще одной идиллической картине: ручной лемминг Чунька, которому всегда оставлялось немножко овсянки, тоже выполз на тепло. Столбиком стоял он на пороге, подставив лохматое пузечко солнцу. Преуморительно шевелил усатой мордашкой и закусывал зернышком, довольно щуря черные бусинки глаз.
- Чингис
Что за чудо весна в тундре!
Гуси, лебеди, гагары, утки, чистики, кулики и чайки, – тундра шевелится и гнётся от великого множества птиц и каждая находит себе еду, и каждая строит гнездо.
Чуть позже, когда вешние воды уже обильно заливают низины, появлятся драчливые турухтаны.
Как пёстрые бабочки, летят эти кулички низко-низко над тундрой, выбирают возвышенные места недалеко от воды и устраивают на них игрища.
Петушки, распушив воротники, задорно налетают друг на друга и выписывают немыслимые пируэты, стремясь столкнуться в воздухе и ударить противника крыльями.
Курочки скромно бродят среди разгорячённых бойцов, и, кажется, совсем не обращают на них внимания. Но время от времени то одна, то другая уединяются в укромном месте с приглянувшимся петушком, чтобы потом опять вернуться в стаю на праздник весны.
Наблюдая в бинокль за турухтанами замечаешь, что самые драчливые среди их мужского населения — это особи с чёрными или рыжевато-коричневыми перьями на воротнике. Петушки с белыми или желтовато-белыми воротниками не такие агрессивные, они большей частью наблюдают за курочками, чтобы те не разбежались. Где соберутся восемь-десять курочек, там обязательно и два-три петушка со светлыми перьями на спине и груди.
Не существует в природе двух одинаково одетых турухтанов и Димка, наблюдая за одной развесёлой стайкой, сразу выделил крупного тёмно-окрашенного петушка, которого назвал про себя Чингис.
Этот петух, на первый взгляд, вовсе не интересовался курочками. Всё его время уходило на разглядывание себя любимого в луже, на кручение-верчение перед «дамами» и на лихие наскоки на других петухов.
Клювы у турухтанов длинные и острые, но они редко пользуются ими как оружием, а лишь демонстрируют воинственные позы, подскакивают, хлопают крыльями и стараются оттолкнуть соперника грудью. Намаявшись, петушки зачастую приникают друг к другу, переводя дух, и выражение «лиц» у них в этот момент преисполнено такой вселенской скорби, что не раз опустишь бинокль в приступе смеха.
Димка мысленно надел Чингису и его противнику атласные штанишки и бархатные камзолы, обул соперников в блестящие сапожки, подвесил им к бокам шпаги и слегка укоротил носы.
И вот перед ним уже не турухтаны, а задиристые дворянские недоросли. Каждый надменно бросает сопернику в лицо перчатку, шаркает ножкой, выхватывает шпажонку и бросается в бой.
И вся его забота — как бы действительно не нанести вреда противнику, ибо турухтанский кодекс чести такого совершенно не приемлет.
Димка всё пытался подойти поближе к Чингисовой стайке с фотоаппаратом, но шагов за 20 стайка срывалась и откочёвывала метров на сто. Часа через три парнишка совершенно умаялся и решил добиться своего другим способом.
Вырезав из плотной моховой дернины широкий пласт, он укрыл им плечи и голову и пополз к турухтанам, напевая песенку Винни-Пуха:
«Я тучка, тучка, тучка,
Я вовсе не медведь.
Ах, как приятно тучке по небу лететь!»
И ему действительно удалось подползти шагов на десять. Он уже стал вращать кольцо установки резкости, как вдруг один сверхбдительный белошейка тревожно свистнул и... вся стайка снялась и перелетела дальше!
Лишь Чингис побежал навстречу непонятному зелёному бугру, наверное, с целью выяснить причину переполоха.
Остановившись в полуметре от димкиной головы, он распушил вороник и хвост, расправил крылья, поднялся на тонких своих ножках и стал выглядеть солидной крупной птицей от одного вида которой соперник должен бы удариться в бегство.
«Ищешь прготивника? Погоди, сейчас будет тебе противник!»
Длиными влажными корешками травы юноша примотал к указательному пальцу тонкую палочку, отщипнул от кочки кружок рыжеватого мха, и надел его на этот же палец. Получилась аляповатое подобие головы турухтана с торчащей вперёд носом-палочкой.
Для большего правдоподобия Димка нацепил и на большой палец, и на мизинец по клочку мха, средний и указательный пальцы подогнул к ладони, а «носом» и «крыльями» стал шевелить и делать наступательные движения, как турухтан во время атаки.
Чингис попятился от чудища в невиданной боевой раскраске, но затем ринулся вперёд, подпрыгнул и ударил «противника» грудью и крыльями.
Противник отступил, но не покинул поле боя и продолжал вести себя вызывающе.
Тогда Чингис задал сопернику такого жару, что от него только «пух и перья» полетели. Трава и мох с димкиных пальцев вмиг осыпались, но поскольку он продолжал шевелить ими и делать резкие движения, куличок вновь и вновь бросался в атаку. Он даже употребил против невиданного противника своё главное оружие — клюв, несколько раз больно ущипнув человека за палец.
Вдруг парнишка услышал рядом нетерпеливый скулёж и в недоумении повернул голову. Алдан, верный пёс, которого Димка ещё щенком научил ползать, пристроился у его правого плеча.
Пёс повизгивал и дрожал от возбуждения, ещё миг и он бросится на обнаглевшего кулика и разовёт его на части.
- Лежать! – парнишка ухватил кобеля за шею и крепко придавил его голову к земле.
И вовремя. Чингис, атаковал рыжее ухо Алдана, надавал ему тумаков обеими крыльями, а затем отлетел к ближайшей луже, гордо поднялся на красных ножках и стал любоваться на своё отражение в воде, как Нарцисс в давние времена. При этом он насвистывал бодрый марш, очевидно, хвалил себя за успешные боевые действия.
А Димка и забыл про фотоаппарат!
Схватив камеру, навёл резкость и убедился что увеличения объектива недостаточно для хорошего снимка в полный кадр.
«Ну-ка, дубль-два!» - мысленно поманил куличка.
И Чингис как расслышал. Он опять налетел на пса и клюнул его в нос.
Алдан резко вскинул голову:
Щёлк! Острые клыки клацнули в паре миллиметров от головы турухтана, Но Чингис увернулся и отлетел к своей любимой луже.
Пёс бросился следом.
- Назад, Алдан! Назад сейчас же!
Кобель нехотя вернулся, виновато помахивая хвостом.
- Не обижай парня. Не видишь, у него Весна в крови?
Алдан тяжело вздохнул. «Он первый начал!»
А Чингис сделал над ними круг и улетел к своей стайке, бодро свистнув на прощанье.
«Вы обманщики, но и я парень не промах!» – так перевёл Димка его прощальную речь.
Фотоохота не задалась, но Димка с Алданом не огорчились, они пошли на берег Великой, смотреть ледоход.
Уже третий день крутила Весна волшебное своё колесо. Большие тяжёлые льдины, набравшие скорость на стрежне, выталкивали малые на отмели и берега: слабый да уступит место сильному. Повсюду, насколько хватало глаз, сверкали синие грани торосов, в небе дымилась фата-моргана[5], солнце смеялось, тундра истекала истомой первого жаркого марева.
- Татурованный медведь
На весенние каникулы Димка прилетел к отцу на рыбацкую точку попутным вертолётом, уложив в рюкзак пятикилограммовый мешочек мороженых пельменей, которые два вечера подряд лепили всей семьёй, а затем Димка выносил их на фанерном листе на мороз.
После вечернего сеанса связи, Филипп Семёнович взволнованно сообщил:
- Учёный народ к нам летит. Послезавтра будут. Медведей обмерять да метить, ошейники им вешать.
- Как же они их ловить будут? Ведь как вдарит лапой!
- Их усыпляют-обездвиживают, - улыбнулся отец. - Стреляют в них вместо пули специальным шприцем с жидкостью, от которой животные засыпают. А теперь поехали, приваду[6] разложим.
Они разрубили топором мёрзлую тушу дохлого моржа, которую ещё осенью выбросило штормом на берег, отволокли на снегоходе "Буран" часть туши на высокую плоскую льдину недалеко от зимовья и оставили там на ветру.
- "Босые" - что акулы, молекулу чуют. Скоро появятся.
В хорошую погоду гул вертолёта слышно минут за двадцать до его подлёта.
Старый рыбак поставил на плиту чайник. А Димка выскочил во двор ещё раз посмотреть уже виденное, но всегда интересное: как чёрный комарик в синем небе разрастается, гудит всё сильнее, и превращается в стремительную винтокрылую машину, которая с грохотом и свистом делает круг над избой и приземляется на галечниковой косе.
Учёных людей оказалось трое: два молодых парня, Глеб и Стас, и средних лет женщина, Алевтина Петровна.
Филипп Семёнович с мужчинами выгрузил из вертолёта три снегохода "Буран", а восьмиклассник Димка помогал носить коробки, ящики и прочий экспедиционный груз.
Затем хозяин пригласил всех к столу на чай с вяленой рыбой.
Димка слушал и удивлялся самому себе. Сколько раз видел он белых медведей в тундре, на воде и на льду, но не знал и не догадывался какой это удивительный зверь!
- Питается белый медведь в основном нерпами, поэтому держится возле трещин или открытой воды, где время от времени выныривают эти тюлени, чтобы сделать вдох-выдох и осмотреться.
- Этот неутомимый странник не ошибается. Даже если "катаясь" на льдине он заплывёт далеко на юг, то всегда возвращется на север и всегда идёт напрямик. У него в голове свой компас.
- Белый мишка может голодать до четырёх месяцев без вреда для здоровья.
- Он переносит морозы до восьмидесяти градусов.
- Шерсть у него плотная с густой подпушью, а на лапах ещё и длинная, курчавая, как дополнительная защита от мороза.
- Каждый остевой волос на теле этого зверя имеет в середине полость, заполненную воздухом. Эта теплоизоляция настолько совершенна, что белые медведи не излучают тепла. Всё выработанное организмом животного тепло при нём и остаётся. Поэтому инфракрасные бинокли[7] полярных медведей не различают. Только в очень сильные приборы можно разглядеть кончик медвежьего носа и облачко от дыхания.
- Белый потапыч не совсем белый. Его шерсть имеет тёплый, желтоватый оттенок. Это поисходит из-за того, что жёлтый пигмент[8], входящий в жир нерпы, основного блюда полярного медведя, накапливается в волосах.
- У белого умки чёрная шкура. Она вбирает малейшее тепло. Полые волосы проводят свет к чёрной коже. И зверь греется не только под скупым солнцем Арктики, но и под луной.
- Плоть полярного медведя лёгкая: она не тонет. Это позволяет мишкам преодолевать десятки и сотни километров, плывя в ледяной воде.
- Белый медведь не агрессивен. Испуганный, он всегда убегает. Случаи нападения белых медведей на людей и собак крайне редки.
- Медведица - чрезвычайно заботливая мамаша и водит (пестует) своих детей два года. Иногда и три.
- Самцы белого медведя достигают веса до тонны, а длину тела имеют свыше трёх метров. Если такой зверь встанет на задние лапы, он может заглянуть в окно второго этажа!
- На небе есть два созвездия: Большая Медведица и Малая Медведица. Или на языке учёных: Урса Майор и Урса Минор (Ursa Major, Ursa Minor).
- Немцы, датчане и скандинавы часто называют дочерей Урсула: (Ursula) медвежонок.
- Охраняйте белых медведей - чудо планеты Земля!
После чаепития Димка выскочил во двор и тут же вернулся:
- На торосе мамка с детишками!
Все похватали бинокли, высыпали из тёплой избы на мороз.
- Это просто замечательно, что не медведь, а медведица! - обрадовался Глеб. - Я беру маскхалат, ружьё и пошёл. Стас, ты - чуть слева от меня, а вас, Семёныч, прошу подвезти Алевтину Петровну с её приборами.
Вскоре взлетела зелёная ракета: медведица обездвижена!
Пилоты подъехали на снегоходах: такое не каждый день увидишь.
Медведица лежала как мёртвая. Даже жёлтые глаза её отливали стеклянным блеском. Медвежата беспомощно торкались в шею матери и негромко урчали, но не убегали.
Филипп Степанович осторожно отнёс обоих в сторонку.
- Дим, займись детишками, не подпускай, мешают. Держи! - и протянул протянул сыну чистые холщовые рукавицы, которые раньше хранились на улице в специальном ящике.
Не всякая медведица подпустит к себе детей "испорченных" запахом человека и медвежата погибают от голода, поэтому Глеб, который стал обмеривать и взвешивать малышей, тоже надел чистые верхонки.
Димка не стал играть с медвежатками, хотя очень хотелось, он лишь слегка погладил их по загривкам и сделал пару снимков, а после взвешивания, посадил их возле привады. Пусть лучше моржатиной пахнут, а не человеком.
Пока Стас измерял медведицу рулеткой и записывал данные в блокнот, Алевтина Петровна проделала очень необычные, на Димкин взгляд, вещи.
Женщина-биолог надела на шею медведицы ошейник с радио-передатчиком. Теперь за всеми передвижениями "объекта" полтора года, пока хватит заряда батареи, будет следить спутник. Так учёные узнают пути передвижения белых медведей, великих кочевников Арктики.
Она взяла кровь из десны медведицы и сделала татуировку синей краской на внутренней стороне её губы. Затем вставила в пасть зверя деревянный брусочек, чтобы раздинуть челюсти, сделала ещё укол в десну и вырвала блестящими щипцами самый задний зуб в левой нижней челюсти.
- Ух, ты! Ей же больно, дядя Глеб! Зачем же зуб... Как же медвежья мамка теперь жевать будет.
- Медведи не жуют. Они просто отрывают куски мяса и глотают. Крайний зуб в нижней челюсти у них недоразвит и в общем-то не нужен. В лаборатории мы этот зуб разрежем, отшлифуем и по кольцам на нём узнаем, сколько медведице лет.
- А зачем столько крови взяли? Меня в больнице тётенька врач чуть в пальчик уколола и пару капелек взяла, а тут Алевтина Петровна - большую пробирку!
- Среди медведей тоже попадаются больные или ослабленные. На каждого меченного зверя мы заводим карточку, как доктор в больнице заводит карточку на людей. По анализу крови мы всё узнаем, запишем в карточку и занесём данные в большой общий компютер.
И не больно медведице. Она же под наркозом. Как человек во время операции. А чтобы снять испуг, Петровна сейчас сделает ей другой укол.
И действительно, Алевтина Петровна резким движением воткнула зверю в бедро шприц и ввела препарат.
- Всё. А теперь, парни, - ходу! Минут через десять мамаша придёт в себя.
Зарокотали снегоходы. Все быстро покинули место "нападения" на медведей и вернулись в зимовьё.
В уютном помещении тихо ворчала печка и булькала вода в кастрюле. Степаныч всыпал туда мёрзлых пельменей и минут через десять пригласил всех к столу.
После обеда Алевтина Петровна взяла бинокль и попросила Димку:
- Придержишь лестницу? Я - на крышу, гляну как они там.
Мальчик влез следом со своим семикратным биноклем. Но сколько ни смотрел, не увидел медвежьей семьи.
- Не туда смотришь. Глянь по горизонту. Держи мою оптику.
Димка глянул в большой двенадцатикратный бинокль. И быстро нашёл медведей. Мамаша стояла на вершине ледяной глыбы, ярко выделяясь под низким солнцем, и поджидала отставших малышей.
- Не бросила медвежат. Хорошая мамка, - и вернул биологине оптику.
- И слава Богу. А то у меня каждый раз на душе кошки скребут. Это ж насилие над зверем, потрясение для него. Иногда чуть придёт в себя медведица и бежит от страшного места, и детей бросит. И сейчас, смотри, не стала доедать моржа - побежала. А чтобы зверь еду оставил - из редкости редкость. Не найдёшь ведь ничего в этой ледяной пустыне, а до трещин на западе чуть не сто километров.
Чуть погодя, пилоты попрощались и улетели, Алевтина Петровна включила свой переносной компьютер, присоединила к нему антенну и устроилась у стола, мужчины стали разбирать поклажу, раскатывать на нарах спальники, устраиваться на ночь.
- Дима! Иди глянь на медвежьи пути-дороги! - позвала биолог школьника.
На экране компьютера четко вились и пересекались три линии: красная, зелёная, синяя. В самом низу виднелась яркая оранжевая черточка. Она уходила от избушки с надписью "зимовьё Пашкова" к левому краю картинки: на запад.
- Оранжевая линия - это путь "нашей" медведицы, остальные три – пути меченых ранее зверей.
- Здорово! А как же Ваш комп это узнаёт?
- Сигнал с ошейника на звере попадает на спутник, на нём есть прибор, который кодирует данные с сигнала и пересылает на антенну моего компьютера, а он уже рисует линию передвижения. Всё просто!
- И сколько Вы собираетесь мишек "заошейничать"?
Алевтина Петровна улыбнулась:
- Новое словечко придумал? Молодец! Сколько попадётся нам медведей в пути до пролива Вилькицкого, столько мы и заошейничаем, как ты говоришь. Хоть пятнадцать, хоть двадцать, хоть двадцать пять.
- У Вас краски не хватит, линии отмечать!
Билог рассмеялась и поерошила Димке волосы на затылке:
- Хватит, не беспокойся, чтобы исключать возможность путаницы, каждая линия пронумерована.
Биолог и парнишка-школьник ещё долго беседовали за прибором у стола, и спать легли позже всех.
Утром, после завтрака, учёные люди покинули гостеприимную зимовку Пашковых. Им предстояло проехать ещё около 500 километров от зимовки к зимовке и по дороге вести учёт и мечение полярных медведей.
- Ну и работёнка у этих зоологов, па! Никогда бы не пошёл на такую работу.
- А чё так, сынок?
- Вчера весь день злодеем себя чувствовал. Неприятно, будто издевался над беспомощными животными.
- Ну, что ты, сын! Надо знать пути передвижения этого зверя, учитывать количество потомства, чтобы уметь помочь. Всё меньше их, белых медведей. И браконьеры потихоньку бьют, и сами они погибают от голода: нерпы не прибавилось в океане.
- Пап, а почему этот Глеб так обрадовался, что не медведь, а медведица? Боится больших самцов?
- Нет. Просто у медведей такая толстая шея, что ошейник с передатчиком не держится и слетает. Или сцарапает его потапыч, сдерёт когтями. А у медведицы шея тоньше и прибор долго держится.
- А зачем наколку медведице на губе сделали? На внутренней стороне? Непонятно. Всё равно ведь никто не увидит!
- Там номер наколот, по которым люди узнают, где эта медведица была раньше, когда ей ошейник надели, сколько у неё медвежат было, сколько она весила и многое другое
- Как узнают, па? Опять стрелять-усыплять?
- Иногда опять усыпляют, а иногда медведица под настоящую пулю попадёт. В некоторых государствах разрешена охота на медведей для местных жителей. Скажи, ты хоть сделал пару снимков на память?
- Вот только пару и сделал. Медвежат щёлкнул. А потом как увидел, что Алевтина Петровна зуб вырывает, так и забыл про фотоаппарат.
- Ну что ж, бывает, - улыбнулся Филипп Семёнович.
- Пап, а помнишь соседскую девчушку Оксанку?
- Как не помнить? Забавный и милый ребёнок!
- Ей полтора годика стало. Так смешно ходит! Косолапит, как медвежатки эти. Улыбается мне и на руки идёт! Как думаешь, не обидится её мама, если я буду малышку Урсула называть?
- Думаю, не обидится. Это ведь хорошее, доброе прозвище. А теперь поёдём-ка, парень, лёд долбить, сети смотреть. Работы у нас, хоть бы к вечеру успеть!
Димка соскрёб ногтем лёд со стеклянной колбочки термометра. Минус тридцать четыре. Нормально для начала апреля. Но душа весны хочет. Зелени. Гудения пчёлок.
- Па! Вот вырасту большой и женюсь.
- Не возражаю, – улыбнулся отец.
- И если родится у нас девочка, назовём её Ursula. Медвежонок.
6. Чужая боль
На летние каникулы Филипп Семёнович поехал с семьёй в гости к своему школьному товарищу далеко на юг.
Дядя Леонид и тётя Валя жили в просторной избе на самом краю села. К ним как раз приехали на каникулы племянники, восьмилетние близнецы Андрейка и Женя. Димка, быстро подружился с мальчиками и они побежали на речку купаться.
На другое утро все вместе поехали ловить раков.
Выбрали место у реки примерно в километре от дома, поставили палатку, разожгли костёр. Тётя Валя постелила в тени под берёзой скатерть и поставила на неё корзинку с выпечкой и графин с клюквенным морсом
- Пойдём, парень, покажу как надо раков ловить. Ты постарше близнечат, махом научишься, - и дядя Лёня мигнул Димке круглым карим глазом. Он стал ловко нырять, ловил раков прямо руками и выбрасывал их на берег.
- Ну, что ж ты, Дима! Делай как я. Как увидишь - хватай за тулово позади клешней и он твой!
После нескольких ныряний Димка вдруг увидел крупного рака и устремился к нему. Но рак спрятался в норку под гнилой коряжкой и выставил вперёд клешни. Димка отломил гнилушку, ухватил рака за панцырь и уже без воздуха в лёгких вынырнул.
Рак отчаянно трепыхался и щёлкал клешнями, пытаясь вырваться. Его чёрные глаза-дробинки, казалось, смотрели с испугом и укоризной:
«Отпусти меня, великан! Зачем ты хочешь убить меня, маленькое, безобидное существо? Разве я мешал тебе жить?»
Димке стало стыдно, он бросил рака в воду.
Дядя Лёня шумно вынырнул рядом: - Что, упустил? За палец цапнул? Не беда, заживёт. Давай, давай ещё, будь мужчиной!
Но Димка не ответил дяде Лёне.
Он вдруг уселся на берегу, обхватил руками колени и склонил на них голову.
Андрейка и Женя собирали добычу с травы в пластиковое ведро.
Для этого мальчикам служили очищенные от коры веточки ивы, которыми они касались чёрных зазубренных клешней. Раки быстро сжимали свои ножницы, крепко прихватывая палочки, оставалось только поднять членистоногих и резко встряхнуть скользкие прутики над ведром
В этой игре Андрейка, родившийся первым, отставал от брата. С неделю как он обварил себе руку кипятком, и новая розовая кожа на пальцах всё ещё болела.
Членистоногие бестолково копошились в тесноте, цепляясь лапками друг за друга, сухо щёлкали клешнями и пытались вскарабкаться по гладкой стенке.
Одному большому раку удалось-таки выбраться на волю. Перевалившись через край ведра, он упал на спину, запутался в траве и пытался перевернуться, неуклюже перебирая лапками и подгибая хвост.
Андрейка помог ему палочкой. Рак поднял клешни для защиты и стал пятиться в сторону реки.
- А вот и не пущу! - Женя стал палочкой загораживать раку путь к берегу, но тот упрямо обходил препятствие и всё пятился, пятился к воде.
- Пусти его, Жека, видишь, какой он храбрый. Мы для него огромные чудовища, а он не боится! Путь бежит домой.
Женя подумал и пропустил рака мимо себя.
- Вы что же делаете, парни? - загремел над мальчиками бас дяди Лёни, - я значит, стараюсь, о закуске забочусь, а вы её отпускаете?
Он на ходу подхватил беглеца с земли и бросил его в ведро, затем высыпал всю добычу из ведра в большую эмалированную кастрюлю, налил в неё воды и подвесил на треноге над костром.
Мальчики смотрели, не дыша.
Вода стала нагреваться, раки стали всплывать со дна кастрюли и цепляться клешнями за её край, снова и снова делая попытки выбраться. Двум или трём это удалось, и они упали в костёр, дядя Лёня подхватил их рукой в мокрой перчатке и бросил назад, в кастрюлю.
- Дядь Лёнь! - закричал вдруг Андрейка, - сними кастрюлю, им больно!Кому? Этим тварям? У них и мозгов-то нету!
- Как же нету, когда он знает, где его дом? Я СЛЫШУ, как они плачут! Сними кастрюлю!
- Успокойся, племяш, ерунда такая!
- Сними-и-и! Ты не знаешь, как это больно — кипятком! Они КРИЧАТ!
Слёзы так и брызнули у Андрейки из глаз, он подбежал к дяде Лёне и стал молотить его кулаками по толстому животу.
- Не паникуй, Андрей, будь мужчиной!
- Лёня, еды же навалом, - тётя Валя обвела широким жестом расстеленную под большой берёзой скатерть, - зачем тебе ещё и раки? Дядя Лёня не ответил жене. Он схватил Андрейку подмышки и хотел закружить его вокруг себя, как делал не раз до этого, но мальчик вырвался и отбежал в сторону. Слёзы душили его, на сжатом кулачке лопнула молодая кожа, и тёмные пятна расползлись на футболке. - Что с тобой, Андрейка? - тётя Валя всплеснула руками и поспешила к мальчику.
Женя схватил лежащую у костра палку и толкнул кастрюлю.
Она сорвалась с рогулек.
Пар встал над костром.
Два рака попали в огонь и покраснели, остальные разбрелись по траве.
Папа вздохнул и бросил коротко:
- Собирайся, Валентина, поедем в другое место, - он подхватил кастрюлю, спустился на берег, набрал воды и залил костёр
Дядя Лёня, скрестив руки на груди, долго стоял у кострища, затем подхватил свою рыбацкую сумку и зашагал к машине.
Вечером мальчики решили сбегать на лужайку, к большой берёзе на берегу, посмотреть, что стало с клешнятыми.
- Погодите! – Димка забежал в гараж и взял небольшой ломик-«фомку»
Догоняй-ка! – братья припустили с откоса вниз.
Но Димка не побежал за друзьями, он вдруг замедлил шаги. Над рекой поднимался туман. Длинное тело его сказочным драконом изогнулось над водой, голова лежала в излучине, густые волосы просочились меж деревьев, а мягкие руки проворно собирали за пазуху осоку, камыш и кусты. Жёлтый обломок луны стоял над лесом, в ельнике ухнул филин.
- Иди скорее! Смотри!
Раки, уползшие в траву, больше не щёлкали клешнями, не таращили глаза-дробинки, не шевелили смешными длинными усами – лежали тихо. Крупные чёрные жуки деловито ползали по их пожелтевшим панцирям. С ветки смотрела сорока и крутила чёрной головой. Дети долго подавленно молчали. Затем Димка решительно шагнул к берёзе приставил к ней гвоздедёр и вырвал гвоздь, забитый утром дядей Лёней, когда он ставил палатку. – Мой папа никогда не забивает гвозди в живое дерево!
- Наш папа тоже! – ответил Женя.
- Андрей, ты слышал, как они кричали? Ты правда, слышал?
- Правда.
- Значит, и рыбки?
- И рыба, и птицы, жуки, цветы и деревья — все!
- И давно ты это?
- Давно. Ещё вот такой был, – и чиркнул ладонью чуть выше колена. - А чайник опрокинул, так вообще…
- Расскажешь нам?
- Расскажу!
Димка улыбнулся, сунул ломик за пояс, взял братьев за руки и все трое стали подниматься по тропинке к дому.
Ближе к ночи туман потемнел, загустел, огрузнел, заполнил на поляну и укрыл прошлое волнистым ковром.
Холодным и серым как Лета-река[9].
Конец.
[1] Зум, — от английского «Zoom», способность оптики приближать или отдалять изображение.
[2] . Чайка-бургомистр - крупная морская чайка весом до двух килограммов с размахом крыльев до 0,8 метра.
[3] . Босой — здесь: белый медведь.
[4] . Ая-Бырранга — «Синие горы, где нет людей» Ая — синий, бырр — пусто. Нга — человек. Так называется на нганасанском языке горный хребет на Таймыре. А нет людей потому что в горной тундре не растёт ягель для оленей и нет дров для костра.
[5] . Фата-моргана — мираж. Расплывчатое изображение предметов, находящихся за горизонтом.
[6] . Привада — приманка.
[7] . Инфракрасные бинокли — это оптические приборы реагирующие на тепло.
[8] . Пигмент — красящее вещество.
[9] Лета – река забвения в мифах Древней Греции.
Комментарии (0)